«Недоросль». Лет триста назад, при Петре Первом и его преемниках, это слово обозначало всего-навсего юного дворянина, который еще не достиг совершеннолетия (наступавшего в те времена очень рано), проходит курс обучения и готовится к несению военной или гражданской службы, обязательной для всякого юноши благородного происхождения. Но со времен Екатерины Второй слово «недоросль» означает юного невежу, баловня и матушкина сынка, которому милее сон до обеда и забавы с девушками нестрогих нравов, чем учеба или любое другое серьезное времяпровождение.
Ведь именно так называется бессмертная комедия Дениса Фонвизина, которая, несмотря на почтенный возраст, читается очень даже неплохо. Во всяком случае, те места, где описывается сам «недоросль» — шестнадцатилетний Митрофанушка Простаков, его почтенная мамаша, покорный маменькиной воле папенька и дядюшка Тарас Скотинин, который неспроста больше любит и лучше понимает собственных откормленных свиней, чем людей. Не считая, разумеется, племянника и милой сестрицы, на которую Скотинин-дядюшка и внутренне и внешне похож как две капли воды.
Скотинины, Простаковы — не правда ли, «говорящие» фамилии? Этот нехитрый на наш взгляд литературный прием был типичным для 18 века, особенно для русской литературы, которая только осваивала свойственные Новому времени приемы и жанры. «Говорящие» имена и у положительных героев пьесы, выглядящих скучными и блеклыми на фоне колоритного семейства Скотининых — юной воспитанницы Простаковых Софьи (по-гречески это имя, как было известно в то время любому мало-мальски образованному человеку, значит «мудрость), ее жениха Милона («милый») и дядюшки Правдина, который явится как раз вовремя, чтобы выручить юную парочку.
Ведь госпожа Простакова уверена, или, по крайней мере, уверяет Софью, что та — круглая сирота, и собирается женить на ней своего ненаглядного сыночка. Пусть Митрофанушка глуп как поросенок, зато он отлично понимает выгоды богатого наследства, которое должна получить Софья (пока что она, хоть и достигла возраста невесты, считается несовершеннолетней). А судя по тому, что он постоянно проводит время с горничными, великовозрастный Митрофан отлично понимает, что такое радости брака.
Но эти хитрые планы семейки Скотининых (господин Простаков, который по сути неплохой человек, не в счет — ведь при такой властной жене он не смеет иметь собственной воли) разбиваются при появлении господина Правдина, которому удастся не только распутать творящиеся в имении Простаковых злоупотребления и выручить племянницу, но и добиться взятия госпожи Простаковой вместе с ее братцем под государственную опеку. Тем более что эта семейка пыталась не только обвести вокруг пальца беззащитную сироту, но и устроить насильственный брак, воспрещенный еще Петром. Подобная судьба ждет и других простаковых и скотининых, намекает своим зрителям и читателям автор, хотя сам он вряд ли верил, что эти благие пожелания исполнятся в действительности.
Идея этой комедии вполне в духе екатерининского правления. Великая государыня предпочитала воздействовать на своих подданных из «благородного» сословия не столько угрозой тюрьмы и казни (как это делал полвека назад Петр), сколько увещеваниями и вот такой наглядной агитацией. Просвещенные люди того времени надеялись, что исправление нравов и успехи образования помогут общественному прогрессу — ведь образованные дворяне, а со временем и остальные лично свободные сословия (о крепостных не было речи) будут вести себя совсем иначе, чем Простаковы и Скотинины, не из страха наказания, а из любви к добродетели.
Реальность показала наивность этих надежд. И все-таки в результате в екатерининской России появились не только образованные, но и независимо мыслящие люди, пусть в конце концов их идеи нередко вызывали в лучшем случае критику, а в худшем — гнев самой государыни. Среди них были не только мужчины, но и молодые девушки — такие, как Софья, пусть они и кажутся современному читателю не слишком правдоподобными оттого, что и говорили, и чувствовали по-книжному.
