«Настя» — рассказ о том, как родители съели свою дочь, поделившись её плотью с соседями и её подругой. Он противен, он возмутителен, он вызывает отторжение. Но так ли он глуп, так ли отвратителен, как кажется на первый взгляд?
«Transcendere!» — «преступи пределы». Так одной фразой автор характеризует всё своё произведение. Его нельзя понимать буквально – нужно искать смысл между строк, под гримом символики и какой-то несуразной туши, кажущейся, на первый взгляд, абсолютным абсурдом.
«Боль закаляет и просветляет. Но не своя, а чужая» — с такой философией живут герои данного произведения. И это неудивительно – ведь таким общество может стать, и Сорокин высмеивает его, показывая, что из этого может выйти.
Причинять боль другим. Доминировать над более слабыми, подчинять их, пожирать их. С этой логикой по жизни идут персонажи рассказа. Столкновение между отцом Настеньки, Сергеем, и Мамутом заключается в споре о логике и философии Ницше. Сорокин через Мамута высмеивает теории философов нового времени, как бы указывая на то, что они не несут ничего хорошего, что их идеи носят разрушительный характер, причём уничтожают они не только человека, но и всё общество, делая его полностью аморальным. И, в целом, исторический опыт показывает, что эта мыль имеет твёрдую почву, но всё равно странно слышать подобные речи от людей, которые обсуждают это, поедая своего ребёнка.
Спорят они и о морали (что выглядит особенно несуразно в контексте происходящего), о Человеке нового времени: плясуне, способном с серьёзном лицом пройти по канату истории в светлое будущее. В этом улавливается лёгкая ирония по отношению ко всем событиям двадцатого века в целом. «Настя» ненавязчиво осуждает философию, приведшую к разрушению моральных устоев общества, к декадансу, падению нравов, и всё это в сатирично-гротескной форме.
Сорокин умело показывает взаимоотношения детей и родителей, ставя через конфликт между старшим и младшим поколением особенно остро и пугающе. Дети, не способные к сопротивлению, привыкшие к тому, что всё решается за них, позволяют отцам и матерям поедать себя. В прямом смысле, ведь родители приготовили Настеньку и угощают ей всех своих гостей, позволяя им выбрать любую часть тела дочери. Но Настя, как и другие девочки, не сопротивляется. Дети принимают эту длань спокойно, безо всякого сопротивления, с каким-то странным смирением, ведь им рассказывают о жизни, в которой в пятнадцать уже выдавали замуж, а в двадцать – имели как минимум троих детей. Для них подчинение становится нормой, единственным возможным развитием событий, и именно поэтому они позволяют съесть себя, даже ждут этого с каким-то ненормальным упоением. Конечно, в самой «Насте» это показано буквально, так, чтобы читатель испытал отвращение и воспринял всё напрямую, без скрытых подтекстов. На деле же он порицает это слепое повиновение более сильным, властным и жестоким людям.
Автор смеётся и над любовью. Какая может быть любовь в мире, где отцы едят своих детей, спокойно отдают своих жён соседям, порют своих слуг и издеваются над ними? В таком обществе не может быть ничего светлого, искреннего и возрождающего – всё сводится к разрушению и страданию. Даже подруга Насти оказывается такой же: поедая свою подругу, она думает лишь о том, что она будет следующей и её плотью также насладятся, как сейчас наслаждаются мясом Насти.
Он высмеивает и религию в описанном обществе, ставит под сомнение её моральную и практическую значимость. Какой может быть смысл в религии, когда священник присутствует на пиршестве, а затем просит руку девочки, причём в прямом смысле? С упоением отрезает её и оставляет себе? Он смеется и над этим тоже, возводя своё повествование в Абсолют постмодерна и гротескности.
Сорокин в своём рассказе не только высмеивает пороки якобы «идеального общества», но и выставляет его на суд читателя, заставляя его неосознанно дать оценку происходящему, привести в ужас слишком подробными и мерзкими описаниями.
Гротескным выступает и то, что случается в конце с чёрной жемчужиной – символом мудрости. Он лежит в куче испражнений. Так автор приводит к мысли о том, что в подобном обществе нет, не было и не будет места мудрости.
Нет плохих книг. Нет плохих сюжетов. Есть мысли, поданные в провокационной форме, за которой прячутся дельные мысли.
Ну, значит я тупая… При всем уважении к Сорокину -нет.