Мела страшная вьюга. Ничего не было видно вокруг. Такая погода держалась уже около пяти дней. На засыпанном снегом хуторе, в доме все горевали и беспокоились: заболел мальчик. У него был жар, ребенок бредил и просил какие-то лапти, непременно красные. Мама места себе не находила от горя и невозможности помочь своей кровиночке. Она очень переживала и плакала, ведь осталась дома одна: глава семьи отсутствовал по службе. Да и было чему переживать: ведь до города, где можно найти доктора далеко, верст тридцать. Но при такой ужасной погоде, и на хороших лошадях вряд ли доедешь, а о их лошаденках и говорить не приходится. Да и кто поедет в такое ненастье? Какой бы добрый и ответственный не был доктор, он не будет так рисковать, даже ради жизни ребенка.
Время шло, мальчику становилось все хуже…
С мороза зашел в дом Нефед, неся в охапке солому к печке. Видно было, что он долго находился на морозной стуже: снег, налипший на валенках, превратился в лед, вся одежда, запорошена метелью. Крестьянин устал, неся тяжелую ношу, но больному нужно тепло. Он тоже очень переживал за маленького барина, и переступив порог, сразу же поинтересовался у барыни о здоровье ребенка. Узнав, что положение критическое: у мальчика горячка, а мать страдает от безвыходного положения, не зная, что ей делать, решается любой ценой добыть те лапти, которые так желает дите.
Одевшись потеплее и подвязавшись, преданный своим хозяевам Нефед решительно направился за ворота господского дома и потонул в глубоких сугробах белоснежного снега.
«Путь в Новосельскую лавку неблизкий, но как ехать, если дорогу замело, а дойти может и получится. А там и лапти достану, а чтоб были красные, окрасить их фуксином нечего делать», — так рассуждал Нефед, пробираясь через снежные завалы вперед. Он верил, что все у него получится. Лапти — это единственное спасение. Мальчик их увидит, и хворь отступит.
Утро сменилось обедом, а потом и полуднем. Вот уже и тревожный день подошел к концу. Сгустились мрачные сумерки, скоро и ночь наступит, а Нефеда все нет. Теперь переживали не только за ребенка, а и за ушедшего. Утешали себя, что он там заночует, а завтра возвратится.
За окошком разбушевался ветер, ужасно выла метель, весь дом содрогался и гудел. Утратив сон, мать не отходила от постели больного. Потеряв всякую надежду на выздоровление мальчика, она надеялась только на Нефеда, которому все-таки удастся добыть те злополучные детские лапти для ее единственного сына. Пламя на свече дрожало, грозясь в любую минуту затухнуть, и женщина спрятала ее, поставив за кровать.
Больной пребывал в беспамятстве, а когда приходил в сознание, то все время плакал, прося лапти, чем вызывал неудержимую и горькую боль в сердце убитой и подавленной молодой матери. Она на коленях взывала к Всемилостивому Богу, прося защиты и помощи в своем большом и безутешном горе.
Долгая мучительная ночь сменилась рассветом, но буря не унималась. Уставшей, измученной за ночь женщине причудились какие-то людские голоса, но она не могла сразу разобрать – во сне они или наяву, пока ясно не услышала, что стучали в окно.
Ранними гостями были мужики из Новоселок. Они привезли на санях мертвого, закоченелого Нефеда. Только благодаря ему они спаслись, а не замерзли на лютом морозе. Возвращаясь из города в такую бурю, потеряли ориентацию. Заблудившись, они всю ночь, тонув в снегу с лошадью, пытались найти дорогу, но безрезультатно, пока не наткнулись на чьи-то, черневшие из-под снега, валенки.
Разгребли беднягу и узнали в нем мужика из соседнего хутора, до которого рукой подать – на горе, совсем близко. У замерзшего Нефеда нашли под полушубком маленькие лапти и бутылочку с фуксином.
