В послеобеденное время, выходя из залитой ярким солнечным светом столовой на мостки корабля и встали, взявшись за поручни. Девушка зажмурила глаза, прикоснувшись ладонью к щеке и улыбнулась простой, милой улыбкой-маленькая женщина была прекрасна, затем произнесла: «Откуда ты появился?
Три часа спустя я не догадывалась о твоём существовании. Я также не знаю, о твоём месте появления. В Самаре? Но все-таки. Нет, у меня кружится голова, неужто мы куда-то повернули? Наступила темнота. Её пронизывали огни. Сильное, мягкое дуновение ветра касалось моего лица в темноте, и огни уносились куда-то прочь: пароход по-Волжски щегольнув, описал широкий, крутой разворот, и подбежал к небольшому причалу. Лейтенант, взяв её за руку, прикоснулся к ней губами. Ладонь с маленькими, сильными пальцами, отдавала запахом загара.
И сердце ее блаженствовало и становилось жутко страшно, когда в голову приходила мысль о том, какой сильной и загорелой должно быть её тело под легким парусиновым платьицем, после месячного лежания на южном солнце, на горячем песчаном морском берегу (женщина сказала, что села на пароход в Анапе). — Пошли отсюда, — пролепетал лейтенант…-в чем дело? – с удивлением спросила женщина. — На этом причале. — Но почему? — Он ничего не сказал. Она снова приложила тыльную сторону ладони к разгорячённой щеке. -Мы будем ходить, — тупо произнёс он.
— О, делайте, как пожелаете, — сказала женщина, отвернувшись куда-то в сторону. Глухо стукнувшись, пароход врезался в неярко освещенный причал, и пара чуть было не соприкоснулась друг с другим. Пролетевший конец веревки, просвистел над их головами, затем их отнесло назад, а водяная гладь начала с шумом волноваться. От спуска сходней раздался грохот. Лейтенант бросился собирать вещи, а спустя минуту парой была пройдена сонная конторка, ступили на рыхлый, как ступица колеса, песок и не произнеся ни слова, уселись в пыльную кабину. Пологий подъем на холм, средь редких изломанных линий огней, вдоль дороги, мягкой от пыльного налёта, казался бескрайним.
Но вот они встали, выехав, и загрохотали по тротуару, проехали площадь, общественное место, башня, тепло и летние ночные запахи в уездном городе… Извозчик остановил повозку у освещенного подъезда, из открытых дверей круто возвышалась старая лестница из дерева, и старый, не гладко выбритый слуга в розовой рубашке и сюртуке с неудовольствием взялся за поклажу и направился вперед своими кривыми ногами.
Пара вошла в большую, и ужасно душную комнату, жарко нагретую дневным солнцем, с приспущенными белыми занавесями на окнах и парой незажжённых свечей на зеркале, и только пара вошла, слуга закрыл за ней двери, лейтенант бросился к женщине так напористо, и пара слилась в поцелуе, спустя долгие годы пара вспоминала это мгновение: они ни разу в жизни не испытывали ничего похожего. В 10-00 утра, счастливая, знойная, под церковный звон, с площадным рынком перед гостиницей, да с сенным благоуханием, женщина назвавшаяся прекрасной незнакомкой, ушла.
Пара не могла заснуть всю ночь, но когда наступило утро, женщина вышла из-за перегородки у кровати, умылась и оделась в течение пяти минут, Женщина была также свежа, как будто ей снова семнадцать лет. Неужели незнакомка смутилась? Нет, маловероятно. Она все еще была проста, и весела и немного рассудительней. — Нет, нет, дорогой, — произнесла женщина, тем самым ответив на просьбу на совместную поездку, — Нет, тебе не нужно ехать, Дождись следующего рейса. Если мы пойдем вместе, тогда всё испортится. Это не будет особенно приятно для меня.
Офицер дал честное, благородное слово, что он не такой, каким она его представляла. Ничего подобного тому, что произошло со мной, ранее ни при каких условиях не происходило и более не повторится.
Будто бы меня громом поразило… Вернее, нами обоими получено что-то наподобие солнечного удара. И лейтенант как-то быстро с ней согласился. В легком, приподнятом настроении лейтенант довез женщину до пристани, и успел к тому мигу, когда розовый «самолет» начал отходить, поцеловав женщину глазах всей палубы и еле успев вскочить на трап, уже двигавшийся в обратном направлении. Так же с лёгкостью и беззаботностью лейтенант вернулся в гостиничный номер.
Однако кое-что успело измениться. Без присутствия женщины комната выглядела иначе, чем тогда, когда она была здесь. Он все еще был наполнен ею-и опустошён. Это было очень странно! Все еще стоял запах ее хорошего английского одеколона, на подносе стояло недопитое кофе в чашке, и женщина ушла… И сердце лейтенанта сжалось в тоске и так нежно, что лейтенант поспешил взять папиросу, пройдя туда-сюда по комнате.
И город казался лейтенанту каким-то особенным, замкнутым пространством, и домыслы того, что женщина будет продолжать жить в его сознании, жизнью одинокой женщины, зачастую, быть может, поминая его, воссоздавая в памяти их короткую, такое мимолетное свидание, и ему никогда больше не придётся увидеть её, эта мысль удивляла и поражала лейтенанта. Нет, подобного не может случиться!
